Я врезалась в директора.
– Мицкевич, – строго сказал он. – Зайди ко мне в кабинет. Сейчас же.
Я с тоской поплелась за ним. Вот только разборок с директором мне сейчас не хватало…
– Садись, – директор пододвинул мне стул, а сам сел по другую сторону стола.
Я села.
– Мицкевич, может быть, ты о чем-то хочешь рассказать мне? – ласково спросил он.
– Нет, – ответила я.
– Может быть, у тебя есть какие-то проблемы? Тебя кто-нибудь обижает?
– Нет, меня никто не обижает.
– Я видел эту… Эту надпись на двери. Ты видела ее?
– Надпись? – притворно удивилась я. – Нет, не видела.
Директор впал в замешательство.
– На двери… Кто-то написал какие-то гадкие слова в твой адрес. И я подумал, что ты хочешь об этом поговорить.
– Нет, мне не о чем разговаривать. Я не видела надписи. И не знаю, кто это мог написать. У меня со всеми ребятами хорошие отношения, – быстро ответила я на вопросы, которые директор еще не успел задать.
Он помучил меня еще немного, настоятельно рекомендовал заглянуть к психологу на третий этаж. «Вера Александровна тебя ждет». Ага. Знаем мы Веру Александровну. Ей там скучно в своей каморке, дай только повод кого-нибудь затащить в свое логово.
Я ушла, довольная, что мне удалось сохранить мою тайну.
Что толку говорить ему о Стасе, если отец Стаса – его лучший друг? Дашка показывала мне какие-то фотографии, где они вместе – и директор, и отец Стаса – ловят рыбу.
В классе на протяжении уроков кто-то кидался в меня бумажками сзади.
Я старалась не обращать внимания. Дашка злилась и кричала на всех. Угрожала. Но так ничего и не добилась.
Волк приглядел себе овечку.
Отрежь ее от остальных. Отдели от стада. А потом – убей. Убей ее!!
В столовую я не пошла – это было выше моих сил. Я пряталась в кабинете. Не хотелось пересекаться со Стасом. И видеть десятки любопытных глаз, обращенных на меня.
Дашка принесла мне пирожок с яблоком. Я съела его, не жуя и не чувствуя вкуса.
Выйдя из школы, я посмотрела на дверь. От букв не осталось из следа. Видно, надпись оттерла уборщица.
Осталось всего пара дней до окончания первой четверти. Первого дня каникул я ждала, отсчитывая каждую секунду. В этот день, второго ноября, был мой день рождения. Мне должно было исполниться пятнадцать лет. Но ждала я этого дня не поэтому. Мне просто хотелось отдохнуть от всего. Я надеялась, что за эти пару дней больше ничего не произойдет. Я ошиблась.
В свой день рожденья после торжественной линейки я пришла домой. Уже издалека почувствовала что-то неладное – надпись на калитке. Кроваво-красными буквами. Я кинулась к калитке и застыла на месте, увидев надпись:
НАТЯНУТАЯ НА ЧЛЕН ДРАНАЯ КОШКА.
Буквы с наклоном влево.
А повсюду вокруг валялись развернутые презервативы. Я с ужасом смотрела на все это. Стояла, не в силах пошевелиться, не зная, как реагировать. Они вторглись в мое личное пространство. Они разрушали мою крепость – единственное место, где я была в безопасности. Я открыла калитку – презервативы валялись и тут. Кто-то перекинул их через забор. Я ринулась домой. Бешеный пульс сердца отдавался в висках. В голове крутились тысячи вопросов: а видели ли соседи? А заметила ли бабушка? Перед родными мне было очень стыдно. Пусть делают со мной, что хотят. Главное, чтобы не видели родные. Я сразу же ринулась в ванную и схватила тряпку. Нашла какой-то пакет и побежала обратно.
Бабушка что-то кричала мне, но я не слушала ее.
Я выбежала за калитку и стала яростно тереть надпись.
С той стороны послышалось шебуршение.
– Томочка, у тебя все в порядке? Что ты делаешь?
Слава богу, бабушка еще не знала.
– Ба, не выходи! – взвизгнула я и стала тереть надпись усерднее.
Но бабушка все равно вышла, у меня не получилось ее задержать.
Бабушка увидела все: надпись, презервативы, пакет и тряпку у меня в руках.
Я стыдливо опустила голову, не зная, что сказать.
Она все поняла. Зашла обратно за калитку.
Слезы хлынули из глаз. Я бешено терла надпись, но краска прочно въелась в металл.
Калитка открылась снова.
Появилась бабушка. Она протянула мне бутылку.
– Это растворитель, – сказала она.
Я молча взяла у нее из рук бутылку. Намочила тряпку. Дело стало продвигаться быстрее – буквы сначала смазывались, а затем стали исчезать.
Бабушка надела садовые перчатки и стала собирать в пакет презервативы. От этой картины мне стало очень стыдно. Щеки вспыхнули.
– Ба, я сама, ты иди, – сказала я.
Бабушка молча собрала все в пакет.
Потом села возле меня. Очень серьезно посмотрела на меня.
– Тома, знаешь, что самое главное в семье?
– Нет, – тихо ответила я. Мне не хотелось ее слушать. Мне было не до ее умных мыслей и размышлений.
–Я, ты, дедушка, мама, дядя Костя – мы все как один организм, понимаешь? Никто никогда так тебя не поддержит и не поможет тебе, как твоя семья. Проблема одного – проблема всей семьи. И не нужно прятаться от этого. Таков семейный долг.
– Но это только моя проблема, – сквозь зубы процедила я, яростно стирая слово «драная».
– Ты ошибаешься, – бабушка забрала у меня тряпку, оторвала кусок и вернула мне. Стала помогать оттирать буквы. – Семья – это несколько тел и одна душа. Не пытайся отделиться, у тебя не получится. Не пытайся расколоть эту душу. Душа одна. И ты ничего с этим не поделаешь. Никогда не пытайся отгораживаться от своей семьи. Проблема одного – проблема всех.