Их было человек пять. Они подошли близко и окружили нас.
Егор с беспокойством осматривал всех — он один, а их шестеро вместе со Стасом. Он ничего не сможет сделать. Он не сможет мне помочь, а сделает только хуже.
Я жалась к стене, со страхом следя за происходящим.
Двое окружили Егора, схватили его, чтобы он не смог вырваться.
— Она моя игрушка, — тихо сказал Стас, внимательно смотря на него. — Никто. Не посмеет. Ее. Отнять. Я могу сделать с ней все, что хочу. Захочу — буду беречь.
Он крепко обхватил руками мое лицо, я попыталась вывернуться, но мне не удалось. Он грубо поцеловал меня в губы, было больно и неприятно. А потом он оттолкнул меня. И с вызовом посмотрел на Егора.
Егор выдержал его взгляд.
— Захочу — сломаю, — продолжил Стас. Его голос был холодным и твердым, как лед.
Я не успела ничего понять. Стас резко схватил меня за запястье, поднес мою руку к бетонной стене и с силой провел тыльной стороной моей ладони по бетону. Кожу обожгло, я вскрикнула от боли.
Стас выпустил меня, я прижала поврежденную руку к груди. Кожа пылала огнем, рука неприятно пульсировала. Я раскрыла ладонь — вся тыльная сторона была содранной до крови. От боли на глазах выступили слезы.
— Не трогай ее! — крикнул Егор и стал яростно отбиваться. Но его крепко держали.
Стас подошел к нему.
— Зачем она тебе, а? Почти год прошел — тебе все равно на нее было. А сейчас вдруг забеспокоился. С чего бы вдруг? Совесть проснулась?
— Может, и совесть, — холодно ответил Егор.
— Найди себе свою игрушку. И играй с ней в прекрасного принца. Спасай ее от злых чудовищ. Но мою не трогай. Пойдемте, парни.
Егора отпустили. Стая ушла.
Я прижимала к груди руку, прислонилась к стене.
Все внутри у меня кипело от злости и обиды. В данный момент я была зла на Егора — это из-за него сейчас Стас взбесился. Если бы не он, Стас просто бросил бы пару оскорблений в мой адрес и ушел бы.
Егор подошел ко мне.
— Очень больно? — спросил он.
Я молча кивнула.
Он покачал головой. Потом положил руку мне на плечо.
— Я не оставлю все это так. Я что-нибудь придумаю, обещаю.
Я зло бросила ему в лицо:
— Просто оставь нас в покое!
— Что? — Егор удивленно посмотрел на меня.
— Оставь нас! Ты только хуже делаешь! Из-за тебя он сейчас такой.
— Нет, ты не понимаешь, мы должны бороться, мы…
Я безнадежно сказала:
— Егор, просто оставь. Ты не такой, как мы. Не думай, забудь о нас. Мы пропащие, понимаешь? Тебе нас не спасти. Это наша война, не твоя.
Я надела капюшон и пошла прочь, опустив глаза в землю и прижимая к груди содранную ладонь.
Этим вечером я вылезла на крышу.
Я долго смотрела в небо, искала глазами знакомые созвездия. Я подошла к самому краю крыши. Посмотрела вдаль, на крыши соседских домов. Почти во всех из них горел свет. Я вглядывалась в каждое окошко и представляла, что за каждым из них сейчас за столом сидит счастливая семья.
Я положила на металлическую поверхность крыши листок бумаги. Чиркнула зажигалкой, подожгла его.
Смотрела, как сгорает вещь, которой я дорожила больше всего на свете.
Белый лист бумаги чернел, его уголки закручивались.
Одна за другой пропадали буквы. А потом пропала и вся надпись, сделанная странным, причудливым почерком. Буквы с наклоном влево, а не вправо.
В окошко — улыбку, а из окошка — смех.
Огонь пожирал бумагу и выплевывал пепел. Ветер подхватывал его, и вместе с пеплом уносились прочь мои наивные мечты. Мои прекрасные детские воспоминания. И слепая вера в то, что все будет хорошо.
У меня больше нет воспоминаний. Нет теплых чувств. У меня почти ничего не осталось.
Все хорошее о нем я собирала по частицам, помещала в маленькую коробочку. Трепетно берегла каждую крупицу, чтобы потом, когда мне будет больно, открыть коробочку. Чтобы частичка хорошего смазала мои раны. Но теперь коробочка безжалостно уничтожена. Не осталось ничего хорошего. Ни одного теплого чувства или светлого воспоминания об этом человеке.
Что я испытывала, глядя на него?
Отвращение? Да. Этот человек был мне отвратителен.
Ненависть? Да. Маленькая искорка ненависти скоро разгорится в огромное пламя.
Страх? Да. Страх еще сидел во мне. И от страха некуда деться. Он всегда сопровождал меня.
Занятия по танцам сильно изматывали меня.
Перед занятиями к горлу подступала тошнота, когда я представляла, что ненавистный мне человек снова будет прижиматься ко мне и держать меня за руку.
Но я научилась отвлекаться от своих чувств на время танцев. Я стала прятать все свои чувства в невидимый ящик и приходила на танцы абсолютно пустая внутри. С тупым равнодушием позволяла Стаса брать меня за руку, обнимать. Приходя с танцев, я снова открывала этот ящик. И меня снова поглощало отвращение к этому человеку.
Я отсчитывала дни до выпускного. Мне казалось, что после выпускного все поменяется. Что все кончится. Начнется новая жизнь. Хотя, может, я просто обманывала себя…
***
— Пойдем на почту, скорее! — торопила меня Даша. — Там наши платья пришли!
Даша прибежала ко мне под проливным дождем. Ей настолько не терпелось забрать выпускные платья, что она была готова вымокнуть до нитки ради этого.
Взявшись за руки, мы побежали по улице под дождем. Потом также мы бежали обратно, прижимая к груди большие картонные коробки.
Мы сидели у меня в гостиной, Дашка орудовала канцелярским ножом. Сначала она достала свое платье — красное пышное.